Во все века и во всех народах находились люди, которые ставили любовь к истине выше комфорта, не только житейского, но и духовного. Эти мудрецы и правдоискатели стремились не только познать запредельное, но и поделиться обретённым прозрением с другими, ведь они понимали, что без этого знания окружающие их люди страдают.

Духовный поиск человечества был трудным, но не напрасным. Там, где люди оказывались способны без внутреннего порабощения воспринять зёрна истины, Бог открывался им. Ещё в первобытные времена люди осознали, что не всё в человеке угасает со смертью тела. Мудрецы древней Индии учили, что злые и добрые дела человека влияют на его загробную участь. Шумеры и вавилоняне предположили, что окружающий мир несёт на себе отпечаток высшего Разума. Проповедь царевича Гаутамы, прозванного Буддой, впервые подарила людям надежду на то, что им возможно обрести «спасение», то есть избавиться от страха и страданий. Некоторые древнегреческие философы, отвергнув массу народных суеверий, пришли к мысли, что Бог — один. Наконец, пророкам еврейского народа Бог открылся не просто как Творец и Владыка судеб мира, но как Отец, который любит Своих детей и радуется их ответной любви.

Духовные искания человека не были похожи на технический прогресс, победно идущий лишь вперёд. История религии знает периоды деградации, одичания, потери того, что уже было открыто. В различные моменты времени «плевелы», казалось, совершенно забивали «пшеницу». И дело тут было не столько в заблуждении ума, сколько в помрачении сердца, в нарушении нравственного чувства. «Люди больше возлюбили тьму, нежели свет» (Ин. 3:19), — говорится в Евангелии. «Вот именно — больше возлюбили, — комментирует эти слова русский богослов ХХ столетия протопресвитер Александр Шмеман. — Ибо это — не неведение, это выбор, то есть акт любви». Во имя вер и идеологий люди шли на преступления, проливали кровь, творили немыслимые жестокости. То ценное, что было открыто духовным вождям разных народов, погребалось под спудом примитивных страхов и суеверий. И это, увы, не сводилось к языческому миру. Тьма заявляла о себе и там, где Бог открывал Себя людям с наибольшей ясностью — в ветхозаветной общине и христианской Церкви… Поэтому можно сказать, что в каждой религии содержатся зачатки, семена истины, но возрастают они по-разному. Где-то ищущие истину восходят «от силы в силу» (Пс. 83:8), тогда как в других местах слабые ростки правды хотя и не исчезают вовсе, но погребаются под нагромождениями зла, страха и лжи.

Слово «истина», вероятно, является одним из самых затёртых понятий в истории и в этом качестве может соревноваться лишь со словом «любовь». Сколько страшных вещей было совершено в спорах о том, что же такое истина! Но до того, как начать говорить об истине, важно понять смысл самого этого термина. Философ и богослов Фома Аквинский определил истину как «согласие интеллекта с реальной вещью или соответствие ей».

Проблема в том, что познавательные способности человека не сводятся к интеллекту. Кроме него у нас есть чувства и интуиция. Мы познаём бытие вокруг нас при помощи всех трёх этих инструментов, но выразить познаваемое мы можем лишь «конвертировав» чувственный и интуитивный опыт в интеллектуальное представление. Поэтому говоря о чём-то находящемся за пределами интеллектуального познания человек вынужден прибегать к сопоставлениям. А любые сопоставления всегда ведут к «потере данных», к тому, что первоначальный посыл искажается. Люди понимали это в течение всей своей истории. «Высказанная вслух истина, — утверждал китайский философ Лао-Цзы, — перестаёт быть таковой, ибо уже утратила первичную связь с моментом истинности». «Мысль изречённая есть ложь», — кратко вторит ему русский поэт Фёдор Тютчев.

И все же людям удавалось обмениваться опытом, в том числе интуитивным, духовным. Тот факт, что библейские псалмы или гимны Ригведы продолжают волновать людей даже через тысячелетия после их создания, свидетельствует о том, что и в духовном плане человек не одинок, не изолирован. Хотя наш разум не может вместить, а язык выразить то, что принадлежит к области духа, мы способны отчасти осмыслять и в некоторой форме выражать то, что нам открывается.

«Сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его» (Быт. 1:27). Эти библейские слова говорят о человеке очень многое. Они утверждают фундаментальное единство человеческого рода, которое не в силах нарушить никакие культурные, национальные, политические или религиозные границы. Они же указывают на первопричину неутолимого желания истины, гармонии и счастья, которая томит сердце человека. «Имеется много определений Бога, — писал индийский философ прошлого века Махатма Ганди, — ибо проявления Его бесчисленны. Они наполняют меня удивлением и благоговейным трепетом и на какой-то момент ошеломляют. Но я поклоняюсь Богу только как истине. Я ещё не нашёл Его, но ищу. Я готов в этих поисках пожертвовать всем самым дорогим для меня. Я отдам даже жизнь, если это понадобится».

Бог, Который, как говорится в Библии, «хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим. 2:4), никогда не оставлял без ответа искреннюю жажду правды. Пусть человек не всегда понимал, чего же он на самом деле желает, пусть он заблуждался, имея ложные представления о результатах своих исканий, — Бог всегда был готов раскрыться перед ним настолько, насколько это не нарушало свободу человеческого выбора. Конечно, Бог мог бы явить Себя человеку в ошеломляющей мощи, сломать все сомнения, поставить разум и чувства в безвыходный тупик. Но был бы в этом случае выбор человека действительно свободным? Не стало бы такое явление Бога для него узами, наложенными изнутри? Смог бы человек, надломленный непреодолимой силой, остаться собой? По этой причине Бог позволяет «пшенице и плевелам» соседствовать на поле человеческого богоискания. Как бы ни желал Бог дать счастье тем, кого Он любит, Ему изначально было ведомо: нельзя сделать счастливым насильно.

Если в различных религиозных и философских учениях людям было открыто так много, можно ли сказать, что все они равноценны с точки зрения познания истины? Конечно, можно искать лишь выгоды и удовольствий, формально принадлежа к любой религиозной группе. Но если человек ищет искренне, неужели Бог не ответит на его вопрошания лишь потому, что он исповедует «неправильную» религию?

И да и нет. Да, потому что Бог действительно отвечает всем, кто ищет Его. Однако не все религии, даже держа «в запасе» впечатляющий набор духовных знаний, в равной степени ценят то, что имеют. Например, из древних народов греки, персы и египтяне ближе всего подошли к понятию о Едином Боге. Но в Элладе философы, писавшие о Едином, представляли Его безучастным к людям и потому уделяли гораздо больше внимания размышлениям о человеческом обществе. Персидский учитель Заратустра, исповедуя Единого Бога, тем не менее не смог объяснить природу зла иначе, как допустив существование у него некоего отдельного от Бога начала. Египетский фараон-мудрец Эхнатон также пришёл к мысли о единстве Творца мира, однако он оказался неспособен представить Единого иначе, как отождествив Его с собственной царской персоной. Поэтому у этих трёх народов представление о Едином Боге, Отце Небесном, не получило должного места, оказалось недостаточно востребованным и не смогло принести «плоды во времена свои» (Мф. 12:41). Схожие процессы происходили и среди многих других религиозных сообществ. Все они в то или иное время порождали праведников, искавших Бога и в свою меру находивших Его; однако плоды их поиска не становились основным содержанием той традиции, к которой они принадлежали. Между тем, Бог — это не теоретическая концепция, которую можно использовать, а можно отложить на время. Библия говорит о Нём: «Господь Бог есть истина; Он есть Бог живой и Царь вечный» (Иер. 10:10). Бог — не просто Творец мира и человека. Его образ — в каждом из нас. Поэтому истина о Боге — это одновременно ответ на главный вопрос человечества: кто мы такие?